Владелец и глава вендинговой компании Uvenco Борис Белоцерковский в бизнесе с конца 80-х. За это время он побывал и в списке Forbes, и в глубоком кризисе. Как он пережил последний и правда ли, на его взгляд, что мир уже никогда не будет прежним, как это принято говорить теперь? С предпринимателем беседовал главный редактор Business FM Илья Копелевич.

У нас в гостях Борис Белоцерковский, предприниматель, известный благодаря много чему, но прежде всего, наверное, стажу в бизнесе. Этот бизнес начался с конца советской власти, потом — огромные успехи в 90-х, оборудование для в том числе казино, которое, что скрывать, делало хорошие деньги. А затем — мгновенный крах всего этого. Мы с Борисом Григорьевичем встречались и записывали интервью, так вышло, прямо накануне карантина. Приходится переписывать, потому что с тех пор прошла и состоялась новая целая эпоха. Основной бизнес Бориса Белоцерковского на протяжении последнего десятилетия и даже больше — это вендинговые аппараты. Естественно, среди ваших клиентов были крупнейшие офисы крупнейших компаний. И вот под самый занавес ваш бизнес тоже попал по ОКВЭДам и так далее в число пострадавших. Расскажите, как все это происходило.

Борис Белоцерковский: Происходило это нарядно. В вендинговом бизнесе пропало около 75% оборота, в бизнесе маленьких кафе, типа самообслуживания, пропало 90% оборота. И в принципе так практически продолжается. Может быть, потихонечку начался рост, но если сравнивать с цифр, которые были в прошлом году, мы еще в минусе на 60%, поэтому картина невеселая. Прежде всего можно сократить расходы. Наибольший расход у нас — это аренда и персонал, и там и там мы пошли на заметное снижение костов: перевели персонал центральных офисов на удаленку, сократили количество рабочих дней в неделе до четырех, пропорционально сократили зарплату, по арендной плате провели переговоры. Но в принципе это сильно убыточные месяцы, и если бы мы не были большой компанией с серьезным запасом прочности, произошла бы катастрофа.

Был страх или ощущение, предвкушение, что бизнес просто может быть потерян, что из этого не выйти?

Борис Белоцерковский: Нет, мы все-таки еще не знаем, что будет. С самого начала трехмесячного кризиса мы себя чувствуем нормально, а если он продлится шесть месяцев, это под вопросом, а если год, то понятно, что ничего, кроме руин не останется. Но история беспрецедентная, с любой точки зрения, и мы одна из самых наиболее пострадавших вместе с общественным питанием отраслей.

Ощутили ли вы действенность государственной помощи?

Борис Белоцерковский: Тут принято хохотать в этот момент, но на самом деле, как ни странно, ощутили. Она есть, мы получили около 30 млн рублей государственной помощи на зарплату части персонала. Но надо понять, что там произошел некий момент, связанный с кодами ОКВЭД, если вы в курсе этой истории.

Мы более чем в курсе. Мне кажется, все наши слушатели в курсе — уже на протяжении полутора месяцев мы об этом рассказываем.

Борис Белоцерковский: Если у нас численность сотрудников тысяча человек, то мы получили помощь на 150.

Потому что у вас разные юрлица и у них разные ОКВЭДы?

Борис Белоцерковский: Да. Есть и партнерские компании, и те, кто работает под нашим брендом. Но это связано с тем, что сам ОКВЭД основной был 47-й, это была нестационарная розничная торговля. Но, к сожалению, в этот ОКВЭД попадают ларьки, которым государство помогать не хотело. Я как президент Национальной ассоциации автоматизированной торговли обращался, мы ходили в разные инстанции, стучали, и вендинг признали индустрией, которая пострадала, и нам в принципе выделены [средства]. Просто так получилось, что ОКВЭД вендинга появился только 2015 году, то есть все компании, которые существовали, они с другими цифрами. Так что помощь есть, у нас был очень эффективная работа с Российским банком поддержки малого и среднего предпринимательства (МСП), они прекрасно все отработали.

Хотя ведь вы не малый и не средний бизнес, а большая часть пакетов помощи приходится именно на них.

Борис Белоцерковский: А у нас же и партнерских компаний много и так далее, они выступали организаторами этой помощи. У нас есть компания в Новосибирске, где у нас доля 25%; еще какие-то [предприятия]. Это необязательно наши компании на 100%, я имею в виду компании, которые работают под нашим брендом. И эти компании обращались в банки, мы им помогали. И вот ничего не получилось со Сбербанком, но с МСП было хорошее сотрудничество, но я еще раз говорю: да, помощь есть, спасибо большое, но это просто капля в море. Если у нас оборот всех компаний — пара миллиардов в год, а это помощь в 30 млн, понятно, что деньги хорошие, но не спасающие.
«Сначала город говорит: «Мы вам [даем] бесплатно — поставьте и продавайте по себестоимости». Мы сказали: «Хорошо». А стоимость 40 рублей объявил Беглов. А потом метро говорит: «Доплати нам, пожалуйста, 7,5 тысячи в месяц за один квадратный метр». Мы говорим: «Это же благотворительность, простите». Они говорят: «Да нет, это не благотворительность»

Конечно, вы сейчас под огнем публичной критики в Петербурге. Вы получили большую часть станций метро, где будут открыты вендинговые аппараты, в которых в том числе продаются наборы «маска+перчатки». Пишут — как вам это удалось, почему без конкурса где-то 40% станций ваши? И 40 рублей набор — перчатки, маска…

Борис Белоцерковский: Руководитель города Петербурга Александр Беглов сначала объявил, что в метро установят автоматы. Мне переслали это сообщение. Дальше позвонили из комитета по промышленности и сказали: «Ребята, а вы можете?» Мы сказали: «Если Родине надо, мы можем». А дальше нам сколько дали, мы столько и взяли. Если бы не дали, вообще ничего бы не взяли, потому что стоимость маски в тот момент была 30 рублей.

Она и сейчас примерно такая же везде.

Борис Белоцерковский: Одну маску из автомата выбросить невозможно, она слишком легкая, поэтому она продавалась в комплекте с перчатками. То есть мы продавали по себестоимости, у нас были только расходы, а потом метрополитен исполнил следующую штуку. Они, конечно, красавцы. Сначала город говорит: «Мы вам [даем] бесплатно — поставьте и продавайте по себестоимости». Мы сказали: «Хорошо». А стоимость 40 рублей объявил Беглов. А потом метро говорит: «Доплати нам, пожалуйста, 7,5 тысячи в месяц за один квадратный метр». Мы говорим: «Это же благотворительность, простите». Они говорят: «Да нет, это не благотворительность». Мы говорим: «Давайте мы тогда поставим внизу бутылочки с водой, которые будут как-то компенсировать». Они говорят: «Нет, этого вам нельзя делать». А у них много лет работает некая компания «Метропресс», которая является монополистом в метро, и им очень не хотелось вообще нас пускать, они просто были вынуждены, потому что город объявил. Если бы город не объявил, они бы с удовольствием обошлись бы без нас, раздавали бы вручную. Надо понять: для того чтобы нам это сделать, нам пришлось организовать [процесс], эти маски собирать в отдельный пакетик, мы платили за каждый по два рубля человеку, который паковал. Это точно не доходный бизнес. И как только прошел месяц, метро, несмотря на то что мы не являлись для них конкурентами, с такой скоростью потребовало, чтобы мы оттуда ушли, хотя никаких требований о том, что не надо теперь [носить] маски и так далее, не было. Просто мы им очень не нужны там, совсем не нужны.

Это сказалось на вашей жизни как акционера, который остался хорошо если просто без прибыли, а не в прямых убытках, с долгами?

Борис Белоцерковский: Это скажется на дивидендном потоке по результатам года, то есть его не будет, но есть запасы, которые можно проедать, просто это было такое любопытное время, когда все сидели по домам, общались в Zoom. Одновременно частью компании мы все время общались, потому что часть компании все равно функционировала, были люди, которые ездили, обслуживали эти точки и кафе Self. Некоторые офисы нам звонили и просили, потому что все столовые закрыты, все закрыто, а тут приезжают прямо в офис и привозят еду. Это для тех, кто функционировал, было очень удобно, для банков, например.

У вас еще ведь есть завод, который остался еще со времен оборудования для казино, который вы переделали в срочном порядке десять лет назад под вендинговые аппараты, что и привело вас в этот бизнес. А завод-то, видимо, вообще не попал ни в какую помощь.

Борис Белоцерковский: Нет, завод, понятное дело, не попал в помощь, но он функционировал. Он производит почтоматы, которые сейчас востребованы в связи с дистанционной доставкой, он производил торговые автоматы, все равно продолжал, в том числе и на экспорт, и для России. Он производил киоски. Понятно, что он работал в полсилы, потому что мы поделили весь персонал, чтобы они не пересекались. Они два дня работали: одна смена полностью, на следующие два дня выходили все от начальников до сборщиков другие со всеми мерами безопасности. Мы отработали безо всяких болезней.

Завод не закрывали по требованию Роспотребнадзора?

Борис Белоцерковский: Нет.

Это же в Ленинградской области?

Борис Белоцерковский: В Петербурге, на Васильевском острове. Но мы отбирали среди персонала тех, кто мог не ездить на метро, а у кого есть свой транспорт или кто может дойти пешком. Завод пострадал не так сильно, как остальной бизнес.

Чисто по настроению, это же такое необычное время, с какими воспоминаниями вы сейчас вступаете в новую пору?

Борис Белоцерковский: Я думаю, что, слава богу, на нашу долю не пришлось никаких тяжелых испытаний, войн и прочего, но это, видимо, такая история, которую детям будешь рассказывать: а вот была эпидемия… Если она, конечно, детям не достанется от нас по наследству.

Как лично у вас прогнозы, ощущения?

Борис Белоцерковский: Они ничем не оправданы, мне кажется, что к сентябрю на 75-80% бизнес восстановится. Я думаю, что общее восстановление бизнеса займет минимум год. Минус 20-25% — это тоже очень много. И многие вещи изменятся. Вы знаете, когда в Московской области объявили о том, что там можно [есть] на террасах, я приехал в ресторан и увидел, что там просто не было ни одного свободного столика, а на парковке не было места для машин. Потому что в первый же день все кинулись пользоваться услугами. Обещанного ужаса изменения привычек населения и прочего, мне кажется, за такое короткое время не случилось.

Шагнем немного в прошлое. Вы пережили несколько кризисов. Наверное, самый для вас лично сложный момент был, когда закрыли все казино. Вы не владели казино, но вы снабжали их всей техникой и были в списке Forbes.

Борис Белоцерковский: Да, такое случилось один раз. Но мы выпускали оборудование для игровых залов, мы выпускали игровые автоматы, такая была достаточно технологичная продукция, и мы были крупнейшим производителем в стране, прекрасно жили до того момента, как объявили о закрытии. Закрытие случилось в 2009 году, в 2007-м или 2008-м об этом было объявлено, и с этого момента продажи исчезли. Это был самый тяжелый кризис, потому что мы работали в довольно высокомаржинальном бизнесе.

Да, многие вам завидовали, а потом говорили: ну вот…

Борис Белоцерковский: Высокая маржинальность бизнеса привела к тому, что мы были относительными монополистами, [отсюда] неумение контролировать расходы, неумение планировать по-настоящему. Ошиблись — ничего, маржинальность вывезет, доходность высокая, черт с ним. А потом мы столкнулись с совершенно другой ситуацией — высококонкурентный рынок. И нам потребовалось несколько лет и большие убытки до этого, чтобы научиться работать, конкурировать.

Вы в бизнесе уже более 30 лет, начинали с каких-то маленьких производственных кооперативов, еще тогда, в Ленинграде, производили свечки для тортиков 30 лет — и смотрите, были такие прекрасные периоды, когда производство игровых автоматов стало по-настоящему золотой жилой, так и говорили, и список Forbes… Потом — резкий конец, затем вы восстали из пепла, перешли в вендинг, который был абсолютно новым явлением в начале 2010-х годов как массовое направление. Итак, очередной, 2020 год. Сколько можно этим всем заниматься? Как не пропадает интерес и желание бесконечно бороться?

Борис Белоцерковский: Мы сейчас переформатировались, мы в настоящий момент уходим от торговли из автоматов в торговлю в киосках Self, то есть это киоск, в котором человек сам берет и сам оплачивает, не так, что сначала деньги, а потом что-то тебе выпало, это рассчитано на честного клиента. У нас уже 500 таких кафешек стоит, и я хотел бы по результатам этого года иметь их полторы тысячи, но, видимо, год будет не такой хороший, как мне казалось, ну, будет тысяча. То есть это абсолютно новое направление, другое. Кроме того, нам все интересно про бесчеловечный, бесконтактный ретейл. Нам кажется, что сейчас пойдут такие магазины, как Amazon Go. Это логичное расширение того, чем мы занимаемся, то есть это вещи, которые должны быть объединены единым приложением, с которого ты можешь купить — хочешь, в кафе, хочешь, в магазине, хочешь, в торговом автомате. То есть мне вполне есть чем заниматься, у меня планов миллион. Мне немного мешает эпидемия, а в принципе много чего интересного [хочу] делать. И потом, с точки зрения того, что я все время откладываю, когда закончу активно работать, еще лет пять хотелось бы поактивничать, а потом уже жить совсем для себя.
«Последний кризис говорит о том, что заповедь одна: нельзя испугаться, не надо бояться. Надо быстренько согласиться с тем, что происходит, и придумать, как оттуда выходить»

Светская тусовка, в которой вы были всегда важным, нужным человеком. Просто многие вас любят, знают. И супруга ваша прежняя, Вероника, — все это часть элитарной столичной жизни, которая, по сути, умерла. Как вы думаете, возродится?

Борис Белоцерковский: Конечно. Там есть две тенденции. Пункт первый: она вообще умирает — сама по себе эта гламурная тусовочная жизнь явно идет на спад на сегодняшний день. Я не могу сказать, что мне это нравится, но у меня есть определенные семейные долги, которые я выполняю. Я являюсь, скорее, сопровождающим лицом. А в принципе, мне кажется, что эта тенденция родилась от избытка денег и новых ощущений когда-то. А сейчас избыток денег явно не предстоит, а новых ощущений уже никаких нет, уже все всё попробовали. Поэтому мне кажется, что вся эта гламурная жизнь потихонечку уходит. Потом, думаю, будут исчезать гламурные журналы. Это мы видим, потому что они первые пострадавшие в очереди. Такого, как было, точно уже не будет. Это тенденция, не связанная с эпидемией. А в то, что люди будут бояться приходить на тусовки, я не верю. Это все исчезнет и очень быстро.

Обогатился ли ваш багаж советов благодаря все новым и новым опытам и открытиям?

Борис Белоцерковский: Последний кризис говорит о том, что заповедь одна: нельзя испугаться, не надо бояться. Надо быстренько согласиться с тем, что происходит и придумать, как оттуда выходить. А вот это состояние испуга и ужаса от того, что все пропало, точно ничего не дает и очень неконструктивное.

Меняется постепенно и облик, и образ, и главные лица в бизнесе меняются. А вы были везде, во всех поколениях бизнеса. Где-то в 90-е годы, опять же, наверное, в тот самый золотой, успешный период, когда вы стали производить это оборудование, которое вообще повсюду в стране стояло, и у вас, как ни у кого, были деньги, потому что это так хорошо получилось. И тут пришла приватизация, и вы в ней не участвовали вовсе.

Борис Белоцерковский: Я ничего в этом не понимал. В приватизации мало чего понимал, и ничего не понимал в индустриях. Мне всегда хотелось заниматься тем, в чем я разбираюсь. Например, когда мы начали зарабатывать деньги в бизнесе, в компании Ritzio, которая была крупнейшим оператором России, она не стала вкладывать деньги в России ни во что, а она пошла по миру. То есть они знали, что делать, как делать, и компания в какой-то момент работала в 14 или 15 странах. И это понятно. У тебя есть какие-то конкурентные преимущества, ты что-то знаешь, чего не знают другие. А что бы я знал, если бы я купил какой-нибудь заводик под снос, если бы пошел в девелопмент? Я ничего в девелопменте не понимал. Это чисто спекулятивная история. Тебе должно быть почему-то что-то ясно, чтобы ты занимался приватизацией. Я ничего про это не знал.

Это как в «Монополии». Наверное, многие, кто занимался этим тогда, понимали, что сейчас вложенные копейки могут потом вырасти в миллиардные состояния, как это и произошло. А вы остались чистым производственником в рамках. Хотя у вас были реальные деньги в тот момент.

Борис Белоцерковский: Надо отметить, что мои коллеги по бизнесу что-то делали такое. Я немного поучаствовал в издательском бизнесе, хотя это, конечно, от приватизации сильно отличается по доходности. «Ко мне приходят люди и говорят: «Мы бы хотели много заработать». Я говорю: «А вы готовы рисковать тем, что у вас уже есть?» Они отвечают: «Нет». Я говорю: «Ну, тогда подождите».

В более ранних интервью вы рассказывали, зачем вообще занялись бизнесом, свечным заводиком. Из инженерной семьи, хорошее образование, это еще 1986-1987 годы. Еще карьеры виделись совершенно иначе. Что вы хотели? Машину?

Борис Белоцерковский: Хотелось зарабатывать. Это сильное желание, оно сильный стимул, потому что потом уже приходит понимание и интерес к тому, чтобы что-то создать. Но первый, конечно, интерес — это просто заработать и поменять свой уровень жизни. И это сильный стимул.

Тогда, в 1987 году, когда у вас появились большие личные заработки , насколько вы ощущали чувство собственного превосходства над всеми остальными вокруг? Тогда интересное в этом смысле было время.

Борис Белоцерковский: Конечно, какие-то гештальты я закрывал. Покупалась иностранная машина и так далее. Но понимания в тот момент не было, как выстроена система инвестиций, вложений. Там же надо сначала квартиру покупать, а потом машину. Ничего про это мы тогда не знали. Деньги — это очень сильный стимул. Я смотрю по своим детям: для некоторых из них — это та вещь, которая их поднимает с кровати, заставляет идти и работать.

Вы хотите, чтобы ваши дети были именно предпринимателями?

Борис Белоцерковский: Нет, вообще не хочу. Я хочу, чтобы они делали то, что им хочется. Один у меня явный предприниматель, он работает со мной, у него такая тяга искренняя к этому есть.

И в молодости тоже деньги — стимул? Заработок, «я заработал»?

Борис Белоцерковский: Да. А младшим, например, мне кажется, это вообще не интересно пока что.

Для вас сейчас уже понятно, что машина была в 1987 году, и уже, наверное, к 1990-му перестала интересовать настолько. С тех пор прошло еще 30 лет. Что вас сейчас больше всего держит в этом сложном деле?

Борис Белоцерковский: Это моя жизнь. Я уже ничего другого не понимаю, а что мне делать, если я не работаю? Я просто не могу понять, что я еще могу.

Книжки печатать, писать, может быть, читать, еще масса всего. Вы известны как разносторонний человек.

Борис Белоцерковский: Я с удовольствием читаю. В последнее время больше всякие детективы. Но мне кажется, для мужчины, чтобы тебе было интересно, ты должен что-то делать такое, что тебя стимулирует, в чем тебе видится твоя реализация. Слово «реализация» в данном случае слишком громкое. Не очень понимаю, как можно жить по-другому.

Одна из главных частей предпринимательства — это риск, и риск разный. С какими рисками вы встречались и с каким уже точно не хотелось бы встретиться?

Борис Белоцерковский: Абсолютно точно, что риск определяет предпринимателя, и только человек, способный брать на себя риски, может им быть. Ко мне приходят люди и говорят: «Мы бы хотели много заработать». Я говорю: «А вы готовы рисковать тем, что у вас есть?» Они отвечают: «Нет». Я говорю: «Ну, тогда подождите». Я в принципе всегда придерживался умеренных рисков, и я вообще люблю ситуации, которые сами создаются, которые вырастают откуда-то. Почему для меня очень сложным был момент 2008 года с заменой направления деятельности, потому что это была суперрискованная история. Если бы не нашли свою нишу, то мы бы просто потеряли очень много.

А 90-е и так далее — вы производили технику для всех заведений, которые тоже пользовались разной репутацией. Контакты и контракты на стыке…

Борис Белоцерковский: Контрактов у меня не было. Контакты у меня, конечно, были. Невозможно было в те годы жить без контактов. Но я разговорник, на уровне разговоров все вопросы решались. Было непростое в этом смысле время. В какой-то момент я ездил с охраной, причем достаточно серьезной. Возникали такие конфликты, которые в те годы могли плохо кончиться.

Вокруг чего? У вас появилось производство. Не пытались конкуренты как-то заставить изменить политику? Или вообще отдать бизнес?

Борис Белоцерковский: Нет, это были, скорее, истории про влияние, про то, что «ты должен с нами быть, мы хотим тут долю получать, мы хотим это, мы хотим то». Это то, с чем они ходили повсюду. И если ты готов был возражать, и отметать, и лавировать, то надо было предохраняться.

Отметать и лавировать? Это две разные политики.

Борис Белоцерковский: С разными по-разному. Это необязательно же деньги. Мы были издателями, у нас было какое-то другое влияние, не только денежное. Оно было тоже для них интересное. Можно было этим рассчитаться.

Вы так прямо сейчас говорите «они». Это как пришельцы в фантастических фильмах. Можно чуть-чуть очертить некий образ?

Борис Белоцерковский: Вы хотите конкретные имена?

Нет. Я знаю, что время не пришло. Только очертить образ.

Борис Белоцерковский: Питер был не самым спокойным городом. Там было некое количество группировок, которые пытались взять [бизнес] под контроль или приходили и говорили: «Дай нам оборудование, мы все сейчас начнем зарабатывать, потом тебе отдадим». Некоторым действительно мы давали в кредит, и они возвращали, но это была бизнесовая история. Там не было элемента небизнесового, потому что если ты входишь в другие отношения, это уже по-настоящему опасно.

А как вам спалось в то время? И как, кстати, спится сейчас? Риски, которые были тогда, когда все было безумно хорошо, был прекрасный производственный бизнес, который приносил кучу денег, но в то же время, естественно, манил разных «желающих присоединиться». Или сейчас, когда бизнес у вас сложный, экономические риски неожиданные, возникают разные ситуации.

Борис Белоцерковский: Я вообще прекрасно сплю. Я ложусь и мгновенно засыпаю всегда. У меня был один очень тяжелый момент — в 2014 или в 2015 году. Когда нам закрыли кредитные лимиты, и у нас была по-настоящему очень жесткая ситуация — через три дня надо отдать деньги.

А с чем это было связано в 2014-м или в 2015 году? С изменением курса…

Борис Белоцерковский: Был скачок курса, у нас были какие-то валютные кредиты. Мы вышли из лимита. Был сложный период. В какой-то момент нам пришлось продать актив Woman.ru и рассчитаться с долгами.

Все-таки экономические риски тяжелее переживаются, чем такие.

Борис Белоцерковский: Да. Это был единственный момент, когда я плохо спал, потому что я никогда в жизни не нарушил ни одного договора. И с репутационной точки зрения для меня это было прямо тяжелейшая история.

А в длинной перспективе репутация работает у нас в бизнесе? То, что вы не нарушали соглашения, помогло вам?

Борис Белоцерковский: Несомненно. Я считаю, что вообще репутация работает. Другое дело, что она не имеет значения, когда человек сидит на каком-то очень мощном источнике или ресурсе: у него плохая репутация, но к нему все равно придут. Но если это просто отношенческая история, мне кажется, это важно. Многие вещи тебе доверяют. Репутация тебе дальше дает доверие партнера, соответственно, ты можешь какие-то проекты быстрее делать, договориться проще о каких-то условиях и так далее.

Репутация в критической ситуации может выручить или наоборот?

Борис Белоцерковский: Ограниченно. Она добавляет тебе баллов в любой ситуации. Просто есть такие ситуации, в которых репутация не спасет. Только что наблюдали это с Михаилом Ефремовым: он чудесный артист, но, к сожалению, это ему не поможет.
«Мне кажется, что для счастья необходимо перемещаться. Без этих впечатлений, ощущений ты не можешь жить»

Глядя в ближайшее будущее — не постковидное, а посткарантинное — вы сами как меняете свою жизнь? Вообще боитесь ли вы вируса, боитесь ли за своих родственников, велите ли вы им всюду не ходить или ходить в маске? Ваш образ жизни изменится или нет?

Борис Белоцерковский: Мой образ жизни, мне кажется, сильно не изменится. Конечно, мы для вида ходим и боимся, но я по-настоящему этого не чувствую. То есть страха нет. Хотя головой понимаю, что это опасно, но то, что мы просидели практически два месяца в карантине… наверное, как-то удалось смириться с этой идеей, и она нас теперь не пугает. Ну что делать? Видимо, придется в какой-то момент переболеть. Не хотелось бы, чем позже, тем лучше. Если вакцину найдут, еще лучше. Но если нет, то что делать.

А вот поскорее пойти на открывшуюся летнюю веранду?..

Борис Белоцерковский: Я себя не лишаю этого. Думаю, для вас это не секрет: есть довольно-таки много мест в Москве, которые работали все это время. А сейчас просто в Москве все открывается, в Подмосковье я был в выходные дни, уже рассказывал — там просто толпа на этих террасах. С другой стороны, ты сидишь за отдельным столом, ты сидишь со своей семьей. Понятно, что официанты, еда, но я даже не знаю, как это может передаться. Я не думаю, что это такие высокие риски.

Я не о столике говорю как таковом, а, конечно, о взгляде на жизнь. Мы, оказывается, можем жить совершенно иначе. Зачем мы тратили столько сил, бензина и электричества, перемещаясь в пространстве, встречаясь друг с другом, тратя свое время попусту…

Борис Белоцерковский: Мне кажется, что для счастья необходимо перемещаться. Без этих впечатлений, ощущений ты не можешь жить. А сейчас, наоборот, пружину сжали. И как только граница будет открыта, мне кажется, все кинутся по заграницам, чтобы вдохнуть свежего, иного.

Источник: www.bfm.ru